02:30
Вадим Гущин, художник:
Я - художник. То есть я позиционирую себя как художник в большей степени, чем фотограф, хотя, конечно же, я тоже и фотограф, поскольку то, что я делаю,
является фотографией.

Константин Бохоров, искуствовед:
Мне кажется, что Гущин - это именно такой глубокий мыслитель в фотографии, который работает реально с такими вещами, который профанный фотограф
просто не понимает, который просто ходит, щелкает и делает красивые изображения природы, или даже ловит решающий момент... ну вобщем фотогаф-изобразитель.
Гущин совсем не фотограф-изобразитель, Гущин - фотограф-мыслитель и это составляет для меня суть его творчества.

Ирина Чмырева, искусствовед:
Гущин это и прекрасный съемщик, и прекрасный печтник - то есть человек, который создает произведение как физическую, как материальную сущность, и при этом -
это мыслитель, у которого есть свое собственное
представление о том, что есть композиция, что есть вот такое единичное смысловое очень уверенное, устойчивое высказывание.

03:40
Михаил Боде, искусствовед
Вадим Гущин создает свою фото-историю натюрморта, которая, можно сказать, параллельна изобразительной истории.

Михаил Сидлин, искусствовед:
Контраст между формой и функцией, который выявляет Гущин..., то есть, с одной стороны, тем, чтовот этот предмет - допустим книга - обладает какой-то предельно
простой формой и тем, что в нашей жизни он приобретает совершенно другие функции, которые в свою очередь откладываются в его форме. Вот какая-то такая сложная
закономерность, сложная взаимосвязь, которую являет Гущин, она, меня и привлекает больше всего к его работам. И в этом смысле его положение в нашей
фотографиии совершенно уникально.

Черно-белое начало

04:38
В.Г.: Больше 20-ти лет я занимался исключительно черно-белой фотографией. Действительность на черно-белом снимке, любая, она уже интерпретирована за счет того,
что из нее исключается цвет.
К.Б.: На черно-белых фотографиях он действительно нашел какие-то фундаментальные вещи, он нашел свой метод, когда он исследует именно темноту. Он нашел в
черно-белых фотографиях минималистическую точку зрения.

05:13
В.Г.: Одно время я отрицал, что я занимаюсь натюрмортом, потому что мне казалось, что то, что я снимаю в виде объекта является в большей степени портретом вещи,
чем натюрмортом. Для меня было важно сфотографировать обыденный предмет вынув его из повседневной реальности, из ипостаси его повседневного бытования и
тщательно в него вглядеться.

05:43
М.С.: Ямогу сказать, что это постконцептуальный натюрморт, потому что с одной стороны в нем присутствует традиция концептуального искусства, с другой стороны -
богатая предметная фактура, которой обладают те предметы, которыми интересуется Вадим Гущин.
В.Г.: Конечно мои вещи можно называть натюмортами, потому что они все-таки обращены к предмету. И один из основных вопросов, который я ставлю сам перед собой
и заключается в том, насколько можно быть современным художником, занимаясь натюрмортом.

Точка зрения

06:26
М.Б.: Как известно он делал свою сагу о предметах начиная с 90-х годов и даже может быть раньше, и вплоть до нынешнего времени. Но прежние натюрморты, можно сказать, что они были характерно антикварными. Это были старинные вещи, потертые..., многие помнят его книжки с обшарпанными корешками, кипы бумаги, рулоны чуть-чуть надорванные как старые манускрипты и атрибуты искусства: гипсовые пирамиды, шары, цилиндры и так далее. Но дело в том, что Гущин снимал эти вещи с характерной точки зрения: предмет снимался всегда фронтально и, можно сказать, что он снимался даже монументально. Если пользоваться итальянским термином из эпохи Ренессанса - это была такая точка зрения Di Sotto In Su - снизу вверх - поэтому предмет обретал некий пафос.
07:40
В.Г.: Предмет перерастает себя таким образом и превращается в идею предмета...
К.Б.: Темнота - это у него такой образ бесконечности... то есть его предметы  находятся в метафизическом пространстве таким образом. Это удивительное высказывание относительно материи в метафизическом пространстве для меня каждый раз.
И.Г.: Я предельно заостряю внимание на предмете, поэтому исключаю всё лишнее. В этом смысле предмет является как бы вычлененнм из реальной обстановки.

Проблема выбора

В.Г.: Прежде, чем приступить к тому или иному проекту, к той или иной серии, я взвешиваю, насколько будет уместан цвет в ней, нужно ли ее снимать
в черно-белом варианте или все-таки в цвете. Так, например, серию "Поминальный натюрморт" я решил снимать в черно-белом варианте, потому что
цет там неуместен, на мной взгляд.
Там нет никакого намека на документализм. Я осознанно использую некую театрализированную постановку, это как декорация к спкцтаклю. Это не
реальный стол, а просто поверхность, на которой стоит рюмка и за ней нет стула, там просто провальная черная пустота. Комбинируя различные формы
рюмок с различной формой хлеба, я пытаюсь создать впечатление о том или ином человеке, который может быть воображен за этой комбинацией.
Таким образом возникает воображаемая портретная галерея умерших людей. Мне показалось, что в данном случае я должен сконцентрироваться
целиком на форме и фактуре стекла и хлеба, поэтому я отказался от цвета. Цвет не привносит ничего дополнительного. И наоборот, я делал попытки
снимать это в цвете, но отказался, потому что понял, что здесь появляется некий рекламный аспект, который я пытаюсь всегда исключать из своих работ.

10:01
М.С.: С одной стороны он не является фотографом-предметником. То есть он не занимается коммерческой рекламной съемкой предметов, он не фотографирует
бутылочку водочки из которой вылетают искорки огня и света, стали и стекла так, что она вспыхивает перед нами блистательным новым миром - да? Тут нет
никакой рекламности. С другой стороны, он не является таким сухим фотографом-концептуалистом, который просто располагает некие ряды один за другим...
И.Г.: Да, я нахожусь между двух огней: с одной стороны салонные натюрмиорты, которых очень много на любительских фотосайтах. С другой стороны это реклама, которая
тоже очень сильно довлеет и очень любит использовать предметный мир в своих сюжетах. Избежать стокновения между одним и другим направлением мне
помогает с одной стороны использование самых ничтожных вещей или обыденных вещей, которые не испльзуются ни там и ни там, а с другой стороны твердое следование культурной традиции, которые асссоциируются машинально и механически в сознании современного человека с визуальным искусством ХХ века, скажем так.

О цвете и традициях

11:33
И.Ч.: Когда появился цвет в натюрморте, вдруг возникла связь натюрмортов Гущина с традицией иконной живописи русской, с традицией натюрморта в живописи ХХ века...
В.Г.: Что касается цвета, я начал им заниматься последние 2 года, потому что мне показалось, что возникла некая исчерпанность в том, что я делал в черно-белом варианте.
К.Б.: Я считаю что он понимает цвет не по-фотографически. Он выявляет локальную природу цвета, выявляет цвет как свойство материала.
И.Ч.: В его нынешних цветных натюрмортах цвет имеет, наверное, такое установочное значение, когда это не только объект, но цвет объекта. И цвет объекта совершенно
определенный, который имеет чуть больше культурных ассоциаций, культурных аллюзий, чем только с этим одним этим объектом. И когда мы видим красную таблетку
цвета запекшейся крови, маленькую и круглую как капля, то это уже о завершенной геометрии круглого предмета, положенного на белое поле, занимающее половину
отпечатка - это немножко о большем.
13:13
М.С.: И Вадим Гущин конечно работает с культурными кодами. И прежде всего это некие опознаваемые визуальные коды, которые происходят, на самом деле,
из тысячелетней изобразительной традиции, из которой 800 лет занимает иконопись. У Вадима Гущина можно проследить довольно отчетливо трансформацию красного
от иконного красного к красному малевичевскому (имеется ввиду Казимир Малевич - прим.ред.) и к красному гущинскому.

О культурных ценностях

13:50
В.Г.: Я снимаю обыденные вещи из своего окружения, поэтому естественным образом складывались некие серии, возникали так называемые проекты на одну или
другую тему. Один из таких проектов - "Культурные ценности". Это может интерпретироваться и несколько иронично, с другой стороны это вполне серьезно, и в него входит несколько серий, которые так или иначе связаны с тем, что мы привыкли считать культурными ценностями. Прежде всего это серия с книгами, которая называется "Круг чтения", "Цветные конверты", потом "Альбомы по искусству"... Особняком немножко стоит серия с компакт дисками, которая называется "Прокофьев".
Прокофьев значит для меня очень много - это мой любимый композитор, я его с удовольствием слушаю и мне кажется очевидна связь - те идеи авангардные идеи, которые витали в воздухе и которые были реализованы русско-советскими художниками визуально, Прокофьев воплощал музыкальными методами. Поэтому я решил использовать его диски, которые оформлены надлежащим образом, чтобы получились композиции визуально соотносимые с тем, что он делал в музыке. ------       15:30

17:08
М.Б.: Меняется вся структура изображения и одновременно меняется и перспектива. Если раньше свои старые натюрморты Вадим снимал с лягушачьей перспективы,
то теперь он смотрит на них как на некие ландшафты, то есть сверху вниз. И это уже переводит его натюрморты в жанр, я бы сказал, предметных ландшафтов.
В.Г.: Композиционно я пытался использовать наработанные уже десятилетиями принципы, которые так очевидны в русском, советском искусстве ХХ века. Это
прежде всего супрематически-конструктивистское направление, которое зародилось в начале ХХ века и развивалось вплоть до наших дней. На меня как-то повлияло
как раз именно это направление. Мне кажется, что этот пласт - он незаслуженно забыт и мне кажется, что сейчас надо активнее его использовать в своей работе,
потому что я глубоко убежден, что сейчас в ХХI веке изобрести в изобразительном искусстве нечто новое в формальном смысле абсолютно невозможно. Язык изобретен, надо говорить на нем нечто новое. Вопрос в том - что ты хочешь сказать?
18:35
К.Б.: Цветные фотографии у него это уже такие абстрактные красочные построения, на мой взгляд. Такие же, как картины наших великих художников-абстракционистов типа Малевича, может быть и Кандинского в каком-то смысле. Они именно не со световой природой цвета экспериментировали, а именно с краской на холсте.
И.Ч.: Связь любого предмета, помещенного в художественное пространство с определенными художественными традициями, когда мы считываем присутствие
супрематизма - не важно, будет оно обозначено пластиковой ложкой или пластиковой коробкой с диском Прокофьева - если это правильно положено, правильно закомпановано в этом листе и мы понимаем, что вот нам дан знак - супрематический знак.

Национальная узнаваемость

19:48
В.Г.: Узнаваемость, национальная узнаваемость, она достаточно важна сегодня, потому что это дает возможность не раствориться в этом огромном потоке
унифицированной фотографии, унифицированного искусства и как-то сохранить свое лицо.
И.Ч.: Но даже когда он в современных своих сериях работает с золотыми коробками или с какими-то объектами - одежда, обувь, обувные коробки, вещи из
разряда массовой культуры глобального мира, где уже нет такой явной национальной идентичности. Тем не менее способ предъявления этих объектов, он
как-то отличает художника из России от других художников.

Предметы и произведения

М.С.: Собственно это и есть основная травма потребительского общества - накопление бессмысленных предметов, которые успевают прожить очень краткий
миг между своим рождением и превращением в мусор. И вот выхватывая их из этого потока повседневности, в котором эти предметы стремительно несутся
от фабрики к мусорке, от фабрики к мусорке - и мы не успеваем их заметить. А фотограф их поймал в этот краткий миг, сфотографировал и предъявляет
нашему зрению.
М.Б.: Да и сами вещи - самые простые: конверты, стикеры, просто листы бумаги, которые имеют хождение просто везде - их можно купить в Лондоне,
в Шанхае, в Москве, где угодно, они - униформы. И поэтому - это как бы ответ Вадима на запрос сегодняшнего дня. То есть всё находится в мобильном,
в подвешенном состоянии и всё достаточно униформно, одинаково. Но при этом внутри самих вещей продолжается интрига, продолжаются взаимоотношения
предметов. И я думаю, что на этом пути Вадим еще много что может сказать и о нашем дне, и о предмете.
22:20
М.С.: Это изображение, которое не принуждает нас к чему-то, оно не подавляет нас множеством деталей, но ты видишь какую- то очень маленькую вещь
и эта маленькая вещь способна подключить в тебе очень большие объемы памяти.То есть это фотографии, которые работают с той культурной памятью,
которая свернута в нас, с тем временем, которое свернуто в нас самих.
К.Б.: Гущин здесь очень тонко обеспечивает вот это взаимодействие именно с сюжетом своего произведени. Но я считаю просто это не главное.
Это первый такой профанный уровень восприятия, он как бы именно втягивает тебя в гораздо более содержательный разговор о фотографии, и вот
мне по крайней мере конечно это гораздо ближе, потому что ты уже в данно случае имеешь дело с художником, который тебе объясняет такие
вещи, которые ты может быть и мог предположить, но когда ты их видишь, реально чувствуешь, то это составляет суть эстетических ощущений
от этих объектов, от этих фотографий. ---- 23:49